Я набираю хороших учителей и не мешаю им работать
Владимир Овчинников: «В нашу школу стремятся»
4 октября исполнилось 90 лет легендарному директору московского физико-математического лицея «Вторая школа» Владимиру Федоровичу Овчинникову.
В начале 60-х годов прошлого века именно он превратил обычную школу в новом районе в физико-математическую, именно его в 1970-м уволили из нее за несоответствие идеологическим установкам КПСС, а в 2001-м восстановили на посту директора. Владимир Федорович и сегодня в ней трудится. Мы решили поговорить с народным учителем России, с человеком, чье имя Кембриджский международный биографический центр (The International Biographical Centre, Cambridge, UK) внес в список людей, чьи заслуги в области образования в ХХ столетии признаны мировым сообществом, о том, что изменилось в школе за эти годы, что происходит с детьми в ХХI веке, и о том, как бороться с конкуренцией между школьниками.
Каких-то существенных утрат нет
— Владимир Федорович, Вы довольны своей судьбой?
— В общем, доволен, конечно. Что-то у меня получилось (и не получилось тоже). А кроме того, образование во всем мире сегодня в таком состоянии, что если ты хоть какую-то крупицу в него вложил, то это уже хорошо. В нашем непростом Отечестве радует, когда ощущаешь, что не зря существуешь. Простите за громкие слова.
— Как Вы смогли пережить свое увольнение из школы в далеком 1971 году?
— Во-первых, меня немножко поддержала Всесоюзная заочная школа, где я работал директором, а во-вторых, я бродил по школам. Работал учителем истории. Многие директора извинялись, что боятся меня взять. Мне очень помог директор 45-й школы Леонид Мильграм. Тогда менялась география районов и с ней — начальство. Он тогда и пригласил меня к себе.
— У Вас в кабинете стоят два портрета — один Леонида Мильграма, а другой — Анатолия Якобсона — блестящего учителя, диссидента, который у вас работал. Многие ушли, когда Вас «ушли»?
— Я тогда собрал всех учителей и просил их не уходить. Конечно, постепенно многие разбрелись по другим школам. Но какой-то дух все-таки сохранился.
— А чего Вам не хватает в нынешней школе из того, что было в ней когда-то?
— Каких-то существенных утрат нет.
Исаак Калина, нынешний министр образования Москвы, — мой ученик. Он учился в сельской школе Оренбуржья. Я узнал эту фамилию, когда пришла методистка Всесоюзной заочной математической школы (я тогда был ее директором) и сказала: Владимир Федорович, у нас есть странный ученик. Он заканчивает математическое отделение нашей заочной школы, и у него за три года нет ни одной «четверки». Все «пятерки». Совершенно необычное явление для сельской школы. А через десятки лет, когда Калина стал замминистра образования, я с ним случайно встретился в издательстве «Просвещение», и он меня спросил: Вы не Владимир Федорович Овчинников? Вы не работали в заочной школе (ВЗМШ)? Я говорю: я и сейчас там работаю. Так, через годы, состоялось наше очное знакомство. Потом он долгое время говорил: Овчинников — мой учитель.
— Вы довольны своим учеником?
— У меня нет однозначного ответа. В любом случае, он многое сделал. Это же было совсем дремлющее болото.
Сейчас не хватает главного — хороших учителей! Талантливая молодежь редко идет в учителя. Это печальная послереволюционная традиция: нет дороги — иди в педагоги. Она действует и сегодня.
Почему «Вторую» не надо ни с кем сливать
— Слияние «всех со всеми» коснулось вашего лицея?
— Пока, слава богу, нет. Однажды нас хотели слить с соседней французской школой и с пятью (!) детскими садами. У нас ведь очень маленький бюджет: в лицее всего 700 учащихся (а деньги теперь идут за учеником). И мы, может быть, и пошли бы на то, чтобы создать какое-то гуманитарное направление (плюс — еще одно здание и новые ученики). У нас есть такие возможности, и есть дети, которые зубами держатся за школу (хотя они, скорее, гуманитарии, чем математики и физики). Но присоединение детских садов и начальной школы лишило бы нас права отбирать детей (обязали бы впоследствии брать малышей оттуда). Ведь по закону ученик, живущий в этом микрорайоне, имеет право поступить в эту школу.
— А это бы означало конец «Второй школе»?
— Конечно! Мало кто понимает важность таких школ, как наша; не понимает того, что успех во многом зависит и от возможности отбора детей.
— Но, тем не менее, Вы считаете, что слияние для обычных школ приемлемо?
— Слияние дает возможность детям не ехать куда-то далеко, а учиться в математическом, например, классе одной из «слитых» школ. Это удобно.
Дети — вчера и сегодня
— Насколько современные лицеисты отличаются от «второшкольников» прошлых лет?
— Тут очень трудно быть объективным. Потому что мы попали в другой социальный строй. Математические способности не изменились (а с появлением компьютера, может быть, и усовершенствовались), но способности человеческие немножко трансформировались.
Дети стали более прагматичными, более склонными к конкуренции. Одна из задач¸ которую я ставлю перед учителями — бороться с конкуренцией, и дети прислушиваются к этому.
Я придаю большое значение школьной атмосфере. Даже посторонние люди говорят, что в школе атмосфера дружественная — и между ребятами, и между учителями и учениками. И это помогает и тем и другим. И в результате в школе жить приятно.
— Но у вас же наверняка существует отсев? И тут неизбежно вступает в свои права конкуренция.
— Это тоже проблемная сторона дела. Дети никак не хотят уходить из школы, потому что складываются дружеские кружки, ребятам друг с другом интересно. И нам, и им страшно подумать, что их ждет в старой школе, но они обычно поступают в приличные школы.
— Они не хотят уходить, даже если у них неважно с физмат-успеваемостью?
— Не хотят. Тут начинаются обещания. А есть и такие, кого родители заставили поступить в нашу школу (с помощью репетиторов). Самим же детям это не было нужно. У них другие интересы и склонности. Но теперь мамы и папы не разрешают им уходить от нас, да и сами дети понимают, что такую атмосферу, как у нас, найти трудно.
— Сейчас появились «Новая школа» и школа-пансион для одаренных детей «Летово». Насколько они конкуренты вам?
— Они конкуренты не столько нам, сколько обычным школам. Но, с другой стороны, это же частные учебные заведения! Летовская школа — это, во-первых, безумные деньги, а во-вторых, это интернат. Там учителю вход в интернатное пространство запрещен, а командуют парадом англичане. Это эксперимент, и я снимаю шляпу перед директором Михаилом Мокринским (он меня без конца приглашает к себе). Думаю, что пока оценивать эти школы рано.
— Насколько я знаю, эти школы переманивают учителей?
— Да. И детей. Но, конечно, как и мы, в масштабах государства такие учебные заведения погоды не делают.
Наши учителя — «сумасшедшие»
— Что Вы думаете о судьбе математических и вообще специализированных школ в ситуации, когда все учебные заведения теперь уравнены? Материально прежде всего: чем больше учеников, тем больше денег. Как вам удается в этой ситуации оставаться «Второй школой»?
— Если говорить о материальном, то часть учителей ушла от нас. В частности, наша завкафедрой физики перешла в «Летово». Потому что она из Донбасса, вся ее семья переехала в Москву, и она безумные деньги платила за аренду жилья. А в «Летово» ей дали служебную квартиру. Я ее просто вытолкнул туда.
А так наши учителя — «сумасшедшие», они получают зарплату меньше, чем в обычной школе, но не уходят, поскольку удовольствие от работы для них важнее.
— В 90-е образовались специализированные гимназии и лицеи, появились авторские школы. Сегодня это все перечеркнуто. И остались какие-то редкие бывшие гимназии и лицеи, которые держатся на старой репутации. Вы не считаете, что от уравниловки нужно было бы уйти? Сейчас считается, что все школы должны быть хорошими. Но такого же не может быть?
— К сожалению, не может быть. Я написал письмо президенту, которое удалось положить ему на стол. Оно по поводу того, что в каждом округе страны должны быть Президентские лицеи. Для того чтобы хоть там помаленечку учили тех, кто хочет учиться. Чтобы там работали настоящие учителя. Как мне кажется, это единственный путь, чтобы раскрыть большие таланты.
— Вы хотите, чтобы ваш лицей стал Президентским?
— Да. Это расширило бы наши возможности. Но надо отдать должное тому, что Исаак Калина нас от каких-то неприятностей оберегает.
— Что Вы думаете по поводу концепции «Новой грамотности»? Один из ее создателей, профессор Высшей школы экономики Виктор Болотов, например, пишет: «И в России, и в мире есть научные работы, которые показывают, что так называемые мягкие навыки, soft skills (например, в них входят коммуникабельность, креативность, умение работать в команде и т. д.), гораздо важнее для развития человека, чем знание теоремы Виета. То есть ребенку для успешности нужно не столько выучить тот или иной объем предметного содержания, сколько умение находить это содержание, вступать в контакт с людьми».
— Я приглашаю его к нам в школу, на уроки. Пусть он поговорит с ребятами: как они отнесутся к такой идее.
Идеальный учитель — это…
— Как бы Вы определили, что такое «одаренный ребенок»?
— Когда мне задают такой вопрос, я отвечаю: если ребенку после окончания начальной школы снова хочется пойти учиться, это — одаренный ребенок. Учительница не сумела отбить у него интерес к знаниям.
— У нас же начальная школа считается довольно сильной (по международным исследованиям читательской грамотности PIRLS, мы на весьма высоких позициях), но в средней школе наши успехи (см. исследования PISA) посредственные. И никто, похоже, не задумывается, почему так происходит.
— Ну задумались бы, а толку-то? Учить-то некому. И еще: когда человек пришел в школу только потому, что там высокие зарплаты, это — ужас.
— Как бы Вы изменили педобразование, чтобы появились хорошие учителя?
— Сейчас в Высшей школе экономики (ГУ ВШЭ) появилась магистратура по педагогике. Там шесть направлений. А еще — совместный бакалавриат Вышки и Центра педагогического мастерства, готовящий специалистов, которые наряду с фундаментальными математическими знаниями получат компетенции для работы с учителями в ведущих школах, гимназиях и лицеях в таких предметных областях, как математика, физика и информатика. Это здорово! Люди идут туда. Созданы ресурсные центры (мы — один из них), в которых повышают квалификацию учителя и получают помощь в создании специализированных классов.
— Здорово! Но в масштабах страны, увы, это погоды не сделает. А что для Вас идеальный учитель?
— Это человек, которому нравится его работа. Это не так уж много, но и немало. Казалось бы, банальность, но для школы это — главная проблема.
— Мне сказали, что у Вас есть такая фраза: я набираю хороших учителей и не мешаю им работать.
— Да.
— А еще, чтобы учителю было хорошо в школе, важен талант директора. И поменьше ощущать давление чиновников.
— Наш выпускник — сын рано погибшего ректора МГУ, Рэма Хохлова — академик Алексей Хохлов — даже цитировал меня и говорил, что в науке нужно соблюдать точно такой же принцип.
Финансирование
— Ситуация с недостатком финансирования заставляет вас вводить платные услуги?
— Ну, это вынужденная мера. Существует такой норматив: платных образовательных услуг может быть столько же, сколько бесплатных. У нас Александр Кириллович Ковальджи ведет огромную вечернюю школу. Она для тех, кто собирается к нам поступать. Сейчас 700 человек оттуда будут пытаться это сделать. Они занимаются после уроков. Это фактически кружок. Плата небольшая, но она есть.
— Вы получаете грант Департамента Москвы в 30 млн рублей, потому что занимаете третье место в рейтинге школ Москвы. Насколько вам это помогает?
— Только благодаря гранту наши учителя получают зарплаты такие же, как в других школах.
— Для того чтобы занять высокое место в рейтинге, требуются победы в олимпиадах. Вы настаиваете на том, чтобы дети участвовали в олимпиадах?
— У наших ребят олимпиадные победы и так есть. Но, если человек занимается только олимпиадами, то он какой-то однобокий. И в итоге может случиться, что с профессией у него ничего не получится. И наоборот. Мы не принуждаем их участвовать в олимпиадах. Если дело пошло, ну и хорошо. А нет, так нет. Многие ездят в образовательный центр «Сириус» в Сочи. Это им многое дает. Но кто-то оттуда и уезжал, потому что это — «не то, что в школе».
— А много ваших выпускников уехало за границу?
— Немного. В советские времена их было гораздо больше. И я их понимал: куда деваться, когда в вузы не принимали ребят с соответствующими фамилиями. Мой зять по этой причине не попал на физфак МГУ. Но он поступил в МАИ, окончил его и пришел на прием к замминистра образования. Тот очень «удивился», сказав, что не было такого решения, не принимать евреев. И дал приказ разобраться. И моему зятю дали разрешение учиться. Он окончил физфак МГУ, но потом уехал работать за рубеж. Теперь он — академик Европейской академии.
— А внуки есть?
— Даже правнуки. А внуки — музыканты. Так же, как и дочь. Она училась в соседней с нашей английской школе, потом поступила в училище при Консерватории, в Московскую консерваторию, и стала ее доцентом.
Принципы жизни школы
— Можно сказать, что во «Второй школе» существуют какие-то свои принципы жизни?
— Я думаю, что да. Главный принцип тот, что дети уже научились не терять время на глупости. Если вы пройдете по школе на перемене, вы увидите группки ребят, которые сидят и решают задачки. То есть у них большой интерес к учебе. И это то, во что мы и вложили свои усилия.
Главная беда массовой школы в том, что тебя туда заставляют идти. А у нас они в школу стремятся. После недельных каникул обнимаются, как будто не виделись вечность, а заболев, не хотят оставаться дома.
А еще мы вывозим в последних числах августа и в первых числах сентября вновь прибывших в школу детей в «Умный лагерь». Для наших новобранцев там проводятся занятия и игры — математические или технические. Ребята выбирают себе какой-то образ (в этом году они были разбойниками), и всё вертится вокруг этой темы. Туда едут новенькие шестиклашки и семиклашки. Это очень существенно для нас: они знакомятся, завязываются дружеские отношения, мы приглядываемся к ребятам. Еще важно, что в роли вожатых выступают 9-10-классники. Они получают от этого большое удовольствие и приносят огромную пользу: рассказывают вновь прибывшим о школе. И потом, когда в сентябре дети впервые приходят в свой класс, они радуются друг другу, как настоящим друзьям.
— А еще у вас в школе есть самоуправление. Что это?
— Один или два раза в год лицей переходит во власть подростков. На собрании они выбирают директора, администрацию, ведут уроки, отчитываются потом. Они выигрывают это право по конкурсу. Учителя, которые сидят в этот день в своих классах, говорят: нам есть чему поучиться.
А еще наши ребята по своей инициативе занимаются благотворительностью. Обычно на Масленицу продают какие-то свои изделия (блины, поделки, рисунки). В прошлом году собрали большие деньги и все это отдали в детский дом для больных детей. Наши ученики довольно часто ездят туда и занимаются с ребятами.
— А многие ваши выпускники возвращаются потом в школу учителями?
— Половина педагогической молодежи — это наши выпускники. Они кончают мехмат, физфак… И говорят: меня душа сюда привела.
— Можно сказать, что у вас элитная школа, но не элитарная, в которой учатся богатые дети?
— Можно. Элитная она не потому, что в ней учатся дети богатых родителей, а потому, что они получают по-настоящему хорошее образование, а для этого ученикам нужно прикладывать много труда. У нас многие питаются бесплатно, это дети из малообеспеченных семей. Кстати, мы хотим расстаться с комбинатом питания и открыть школьный ресторан. Сейчас такие уже есть в 75 школах Москвы. Это дает возможность выбирать блюда. А расплачиваются дети карточкой (той, по которой они проходят в школу).
Человек проверяется только в деле
— Мне кажется, что Вы могли бы еще долго работать.
— Некем заменить. Если бы мне дали волю, я бы нашел кем. Но тут у меня с Калиной большие противоречия. В Москве проводят аттестации претендентов на роль директора школы. Сначала этот человек отвечает на вопросы перед компьютером, потом — перед комиссией из чиновников и директоров, и только после этого его либо назначают, либо нет.
— Это как-то унизительно…
— Я бы сказал, бессмысленно. Потому что человек проверяется только в деле.