Истории бывших преподавателей
Чему преподавание учит преподавателей? Почему педагоги уходят из школы? И хотят ли они туда вернуться?
Не так давно мы попросили наших читателей, которые в прошлом работали учителями, поделиться своими жизненными историями. Нас интересовало, что им больше всего нравилось и не нравилось в их работе, чему она их научила, на каких условиях они бы согласились вернуться в систему образования и какие советы могли бы дать ныне работающим преподавателям и их ученикам.
НАТАЛЬЯ
2 ГОДА РАБОТАЛА ПРЕПОДАВАТЕЛЕМ В ВУЗЕ — АССИСТЕНТ КАФЕДРЫ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА. СЕЙЧАС — АДМИНИСТРАТОР В ОТЕЛЕ.
Работать преподавателем я никогда не хотела. Мне казалось, что учитель или преподаватель — это самое плохое, что может случиться с человеком, ибо находить общий язык и пытаться «вдолбить» мало-мальски полезную информацию только начинающим формироваться детям — дело неблагодарное. Я не заканчивала пединститут, моё образование ограничилось 4 годами юридического института одного из сибирских университетов. И сразу после окончания и поступления в магистратуру меня позвали работать на выпускную кафедру ассистентом.
Моя работа должна была быть ограничена ведением семинаров. Фактически же я часто подменяла преподавателей с лекциями и грешила тем, что вместо своих семинаров читала лекции, так как мне казалось, что другой преподаватель что-то им недодал. Плюс к этому я писала статьи, руководила курсовыми работами, коих было от 28 до 40 в семестр.
Так как я была полна энтузиазма и абсолютно уверена, что научу студентов, как жить нужно, я тщательно подходила к проверке всех работ, исправляла орфографию и пунктуацию, проверяла все факты и указывала на грубые недочёты, разжёвывала, как нужно писать. Оказалось, что «бывалые» преподаватели только прогоняют курсовые на «Антиплагиате» и, если оригинальность выше 60%, читают выводы по каждой статье, этим и ограничиваются.
Мне было 22-23 года, поэтому частенько у нас на кафедре, состоящей на 90% из профессоров и кандидатов наук бальзаковского возраста, случались диспуты на тему патриотизма, отношения к государству, жизненных ценностей, мечты и стремлений.
Иногда я думала, что возненавижу студентов, однако работа с ними была лучшей частью преподавания.
Мне нравилось писать статьи и публиковать, руководить научными работами студентов, помогать им, мне нравилось рассказывать им то, что знаю я, нравилось, когда мне задавали вопросы, на которые я не знаю ответа. В этот момент у меня от неопытности дрожали коленки, но я либо предполагала, либо искала ответ после занятий и потом сообщала. То, что мне задавали вопросы, ответы на которые я не знала — это здорово, значит, студенты соображают, значит, они заинтересованы.
Мне нравилось проводить экзамены и тесты, я давала списывать, но при условии, что они действительно поймут и запомнят хоть что-то, я завышала оценки, потому что оценки ничего не значат для будущей жизни человека, но почему-то студенты очень переживали за реакцию родителей на 3 и иногда 4, в прямом смысле слова падали на колени и умоляли не ставить плохих отметок, иначе дома им несдобровать.
Мне не нравилось, что коллектив очень болезненно относится к внешнему виду преподавателя: студентам было всё равно, даже если бы я пришла в пижаме.
Моя зарплата была 11 тысяч в месяц с учетом северного коэффициента, а это было немало. При этом в неделю я вела в среднем 5-6 занятий. Примерно раз в полгода делали надбавку за руководство победителями олимпиад, за опубликованные статьи. Зарплатой я была довольна и здесь могу только поддержать слова Медведева о заработке преподавателей: молодой и энергичный найдёт, как заработать. Можно было преподавать курс на английском языке, и это была бы хорошая прибавка, можно было взять часы в других институтах, время позволяло.
Перестала работать, так как зарплату обещали сократить, и в этот же период времени я собиралась переезжать в другой город. Плюс к этому я всё-таки понимала, что у меня «профнепригодность». У меня были свои твёрдые политические взгляды, которые я старалась не афишировать, но студенты постоянно выпытывали. Всё сводилось к тому, что они пытались угодить преподавателю и выражали скорее мою точку зрения, нежели личную, за что я их ругала. Но в головах студентов напрочь засело представление об институте как о месте, где нужно понравился преподавателю, зазубрить на «5» и забыть.
Эта работа научила меня терпению. Научила воспринимать всех людей непредвзято. И дала понять, что нельзя научить чему-либо человека, который совсем этого не хочет.
Я бы с радостью вернулась в профессию, если бы можно было приходить на работу в рваных джинсах и если бы зарплата ассистента была 20 тысяч, тогда это было бы волшебно.
Что касается советов, я бы пожелала преподавателям: заставляйте студентов и учеников мыслить, сделайте всё, чтобы развить у них логическое мышление, чтобы они всё прогоняли через призму скепсиса. Не зацикливайтесь только на предмете, не бойтесь выходить за его рамки.
Совет студентам: не бойтесь не учить то, что вам не нравится, и уходить оттуда, где вам учиться не хочется. Многие студенты попусту тратят время, когда явно видно, что эта специальность им не нужна.
АЛЕКСЕЙ
10 ЛЕТ ПРЕПОДАВАЛ В ВУЗЕ НА КАФЕДРЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ. СЕЙЧАС — РУКОВОДИТЕЛЬ ПРОЕКТОВ.
После защиты моей диссертации, посвящённой предпринимательству, ко мне подошла профессор, член совета, и сказала такую фразу: «Не бросайте преподавать, это дар, вы должны его реализовать». Неожиданная реплика запала мне в душу. Так я стал рядовым преподавателем провинциального вуза, прошёл путь от ассистента до доцента. Это были насыщенные 10 лет, наполненные трудом и творчеством, встречами с удивительными людьми, общением с коллегами и студентами.
Работал я на кафедре экономической теории, читал лекции для студентов первых курсов, в том числе и неэкономических специальностей. Нагрузка «горловая» — работа тяжёлая, но и закалку даёт мощную. После поточных лекций страха большой аудитории нет, да и в целом это хорошая выучка лектора.
В университете учишься работать на длинную дистанцию: читаешь лекции, ведёшь семинары, руководишь курсовыми работами.
Меня сильно раздражала система оценивания — это трудоёмкие процедуры и бессмысленные. Часто представлял себя школьной учительницей с кипой тетрадок. Балльная система — одна из мнимостей университетской жизни (по деле всё сводится к традиционным двойкам/тройкам/пятёркам), как и контрольные тестирования — я застал первые шаги в этом направлении. При отсутствии достаточного количества компьютеров эти дни превращались в адский марафон нажимания на кнопки.
Вообще допотопная материально-техническая база и обшарпанные классы не скрашивают будни преподавателя. В основном всё держится на влюблённости в предмет, влюблённости в группу, с которой работаешь.
Первый звонок, что пора уходить, прозвучал, когда я понял, что в аудитории сидит только 10% мотивированных, интересных студентов-личностей.
Решение было тяжёлым: получалось, что в родном университете я провёл полжизни — студентом, аспирантом, потом преподавателем. Но интенсивность труда выросла в два раза при прежней зарплате. Времени на науку и проекты не оставалось, платили гроши. Поток бессмысленных бумаг нарастал. Мы превращались в настоящих рабов.
Перспектива профессионального роста исчезла, любые методические новшества и другие инициативы воспринимались безразлично. Все механизмы управления и принятия решений непрозрачны. Ключевые посты заняло поколение людей, через должности решающих только свои личные проблемы. Административные службы преподавателей презирали. Любой поход в бухгалтерию, отдел кадров, методический отдел вызывал у меня внутренние содрогания, поскольку столько непрофессионализма, хамства, неприкрытой агрессии и неуважения я мало где встречал. Например, чтобы выбить крохи на оплату проезда на конференцию, надо было пройти настоящую мясорубку унижения. Кстати, такое отношение стало главенствующим и в среде студентов: преподаватели — обслуживающий персонал.
Самым больным стало расставание с родной кафедрой — для меня это было гнездо. Удивительные люди окружали и сформировали меня — профессора В.А. Петрищев, Л.А. Карасева, Е.А. Спасская, В.А. Кунтыш, Н.В. Костюкович. Перечисляю фамилии, поскольку от них я получил знания, секреты мастерства, несгибаемый нравственный стержень.
Работа в университете — это фундамент моего успеха сегодня. Это, конечно, и формальное наследство — звание, запись в трудовой, связи. Но главное — это навыки творчества, исследовательской работы, общения в команде.
Уйти из преподавательской профессии невозможно, это внутри тебя — происходит профессиональная деформация.
Что должно измениться в системе, чтобы я захотел туда вернуться? Наверное, преподаватель должен быть поставлен во главу угла.
АЛЁНА
РАБОТАЛА 4 ГОДА СТАРШИМ ПРЕПОДАВАТЕЛЕМ В ВУЗЕ, 4 ГОДА ПЕДАГОГОМ ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ. СЕЙЧАС — МЕТОДИСТ В УЧРЕЖДЕНИИ ДОПОБРАЗОВАНИЯ.
Кратко о своем отношении к труду Учителя. В профессию должны приходить по призванию, увлечённые люди. Это, безусловно, творческая работа. В то же время очень ответственная. Я сама с детства хотела быть учителем, но свою карьеру я начала с университета, в школе никогда не работала, хотя по образованию учитель технологии. Как ни странно, в школу хочу и постоянно рассматривала такой вариант. Однако не требуются у нас учителя технологии в школе.
4 года я работала в вузе в должности старшего преподавателя («старший» звучит устрашающе, хотя самый низкий чин среди преподавательского сообщества). Поначалу всё нравилось: условия работы, зарплата, нагрузка, коллеги. На кафедре ценили, студенты уважали. Но в последний год моей работы мне дали нагрузку 0,25 ставки, это для старшего преподавателя 2 500 рублей в месяц (на дворе был 2011 год). И догрузили общественными работами в роли секретаря ГЭК и ГАК. Ввиду такой занятости становилось сложно найти подработку. Вот я и плюнула на всю эту научную работу.
После этого мне посчастливилось работать в сфере дополнительного образования детей. И снова 4 года. Я успела побыть и педагогом, и методистом, и занимала руководящую должность. Поэтому мне на собственной шкуре пришлось испытать не только все трудности работы педагога, но и сложность административной работы вперемежку с постоянными жалобами подчинённых, этакой обратной связью.
Трудность работы педагога дополнительного образования в том, что в обществе сложился определённый стереотип в отношении кружков. И не только у детей, но и у самих педагогов.
Я столкнулась здесь с диссонансом мнений чиновников, родителей, детей. Многие привыкли думать, что работать педагогом в кружке — плёвое дело, сиди себе, учи вязать крючком.
Пойдём гулять в научный парк: научно-развлекательные центры России
А у каждого ребёнка своя мотивация к посещению кружка. И у каждого своё расписание в школе и в других кружках. А требуют группы по 15 человек, хотя в кабинет больше 5 не вмещается. А потом ещё чиновник или кандидат наук из местного института повышения квалификации какую-нибудь блажь придумает и иди выполняй, потому что потом отчёт нужно делать и фотографию приложить. Это реально!
В прошлом году мы праздновали День сердца! (А вы разве нет?) Нас обязали праздновать День сердца и мы, вместо того, чтобы развивать в детях инженерную смекалку, прыгали с ними на скакалках. Самое позорное, что дети сами понимают, где есть профанация. А мы, учителя, продолжаем им головы дурить…
Сложнее педагогом допобразования еще и потому, что нет стандартов, нет программ, каждый должен сам себе программу писать и планировать работу. У некоторых для этого не хватает опыта и образования. В то время как зарплата у них ниже, чем у школьных учителей (по крайней мере, в нашем городе).
Не скажу, что отчётами завалили. Вся отчётность педагога — заполнять журнал. Сложнее всего обеспечить присутствие детей на занятиях, ведь за 0 человек в группе грозятся урезать зарплату, а это всегда напрягает.
Все эти обстоятельства вскрываются и во время ежегодных проверок со стороны городского Управления образования. И тут начинается разнос. Попадает всем, от мала до велика. Могут в лицо молодому педагогу сказать, что он никто, ничем не занимается и должен быть уволен. Каково, а?
«Вы организовали городской конкурс технического творчества, а у вас 14 участников, это не конкурс, а междусобойчик. Где участники от школ?» — спрашивают меня во время очередной проверки. «Хорошо, мы организуем конкурс детского рисунка и у нас будет сотня участников», — отвечаю я. «Что вы такое говорите! Вы же ЦЕНТР технического творчества! Кстати, что это от вас в конкурсах всероссийского уровня нет участников?» — продолжает свою работу проверяющий. «Потому что конкурсы всероссийского уровня с дистанционным участием — это конкурсы рисунков, а чтобы участвовать «техникам», нужно выезжать за пределы республики, далеко. Предлагали. Родители отказываются», — снова с оправданием я. Вердикт: «Значит, так предлагаете!»
Это непонимание со стороны административных работников, их завышенные требования. Иногда они сами не могут понять, что требуют. А приводит это только к росту негативного отношения к работе, к увольнениям талантливых и по-настоящему незаменимых коллег. Основным мотивом моего увольнения была в этом случае вовсе не зарплата, а существующая нестабильность, непонимание, постоянное «довешивание» обязанностей и, самое главное, — это отношение чиновников к твоей работе.
В неоправданной критике развития не будет. Иногда после одного доброго слова горы свернёшь. Жаль, что эти слова мне приходилось слышать только от своих учеников и их родителей.
ДАРЬЯ
РАБОТАЛА 4 ГОДА В ШКОЛЕ УЧИТЕЛЕМ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА. СЕЙЧАС — МАСТЕР ПО МАНИКЮРУ.
В школе я работала учителем английского языка. Предмет не самый лёгкий, поэтому проблем было немало. Классы были разные, начиная со вторых и заканчивая девятыми. Первое время было очень тяжело, но помогали коллеги-«англичане». Благодаря им я не уволилась через год.
Легче работать было с младшими классами, с дисциплиной проблемы редко возникали, а вот со старшей школой сложнее, так как в силу возраста (на тот момент мне было 22 года) мне иногда трудно было вести себя серьёзно с ними, хотелось пошутить, посмеяться. Но границы никогда не переходили.
У меня со школой не сложились отношения из-за начальства. Пока я совмещала работу с учёбой (я на вечернем училась), меня особо не трогали и давали ту нагрузку, какую я просила. Когда я закончила учиться, мнение особо не учитывалось. «Ты же молодая! Работай!».
Да, зарплата была немаленькая, но я не считаю, что школа — это то место, где надо строить карьеру, я хотела получать удовольствие от работы, а когда тебя загружают, удовольствия уже не испытываешь!
Я попросила дать мне меньше часов, а мне отказали, да ещё и классное руководство дали. Я поняла, что это совсем не моё, так как начала срываться на детях, постоянно плакала и просыпалась с мыслью: «Почему я?»
Не знаю, чему меня научила эта работа, честно! Одно я поняла: если хочется что-то изменить, то не надо бояться, и надо ценить и любить себя. Когда я уходила из школы, директриса сказала: «Вы можете работать и больше часов, вам просто себя жалко!». И я с ней полностью согласна, сейчас я работаю и по 12 часов в день, разница в том, что сейчас я получаю удовольствие от работы, я стала спать лучше и, как бы странно это не звучало, времени на себя стало больше!
Я вообще считаю, что в школе должны работать люди, которые любят своё дело, которым нравится работать с детьми, родителями, а не из-за зарплаты набирать побольше часов и создавать видимость, что они работают.
Я ушла в тот момент, когда поняла, что становлюсь похожей на своего классного руководителя.
Для советов я молода и неопытна, но одно могу сказать, что не всегда дети во всём виноваты, с ними всегда можно найти общий язык. Я с ними любила работать, хотя были и отвратительные детишки, которых хотелось придушить, если честно! Вся проблема в начальстве и вышестоящих инстанциях: первые не помогают и не поддерживают, вторые не знают, чего хотят.
ОКСАНА
РАБОТАЛА УЧИТЕЛЕМ МАТЕМАТИКИ В ШКОЛЕ 20 ЛЕТ НАЗАД, СЕЙЧАС — ГЛАВНЫЙ АДМИНИСТРАТОР ОТДЕЛА ПРОДАЖ КРУПНОГО ЗАВОДА.
Я работала учителем математики в средних классах сразу после окончания КГУ им. Т.Г. Шевченко. Это была обычная школа на окраине Киева в обычные 90-е годы прошлого века. Вспоминаю эту школу как светлое и хорошее место, несмотря на трудности того времени.
Мне нравилась эта работа, но я чувствовала, что мне не хватает именно педагогического образования и практики. Некоторое время я даже думала, каким образом могла бы заполнить эти пробелы, но потом пришла к выводу, что подобный формат работы мне не подходит. Прежде всего тем, что я была бы хорошим предметником, но не культ-массовым организатором всяких линеек, политинформаций… Я бы с удовольствием готовила «олимпиадников», недели математики, но меня напрягало всё то, что относилось к идеологической и воспитательной части процесса, навевало тоску и вводило в ступор. Сейчас я оглядываюсь назад и понимаю, что решение было правильным: 90-е годы нельзя даже сравнивать по силе давления с тем, что происходит сейчас.
Кроме того, в школу я пришла уже после того, как пять лет работала репетитором. Я привыкла к тому, что меня ждут: с одной стороны стоит папа с деньгами, с другой — мама с чашечкой кофе, и ребёнок, если не рад, то хотя бы понимает, зачем он учит и что будет сдавать.
Представьте мой шок после этого, когда я услышала от ребят в классе: «А зачем мне эта ваша математика?» «Не нужна? — подумала я. — Да не вопрос. Тоже мне, проблема. Я всегда найду тех, кому нужна».
Сейчас я бы уже смогла ответить ученикам, я понимаю, что, по большому счёту, программа как таковая — не суть вопроса. Главное — навыки, которые получают люди в процессе обучения. А эти навыки можно получать на разных наборах формул, тем, задач.
Иногда думаю, что я должна была побывать в той школе ради одного отпетого хулигана, совершенно запущенного в математическом смысле.
Неожиданно сложный вопрос — чему меня научила эта работа. Наверное, прежде всего тому, что всему нужно учиться. Наивно рассчитывать, что, если ты сам был в школе, учился предмету, то можешь зайти в класс и сразу стать учителем. Что за обычными вещами, которые кажутся простыми, стоит большой труд и опыт поколений. Что неразумно вклиниваться в новую область, не опираясь на опыт людей до тебя.
Вернуться в профессию я однозначно не хотела бы. Мне уже тогда было сложно подчиняться всей системе установок для учителя, хотя умом я понимаю, что такая система должна быть. Просто лично мне она не очень подходит. Мне до сих пор легче общаться с небольшим количеством людей сразу, а не с целым классом. Мне интересны вопросы образования, но нужна свобода выбора тем. И если я сейчас вернусь, то я даже не представляю, когда я смогу подняться до того уровня оплаты, который у меня есть сейчас.
Я до сих пор верю в образование как в единственный надёжный способ преобразования жизни людей.
Все эти годы я продолжаю заниматься репетиторством: не размещая объявления, без особого заработка, так как работаю с детьми друзей и детьми друзей друзей, которые приходят по рекомендации. Время летит, и уже мои одноклассники приводили ко мне своих детей. Я заочно прошла обучение по методике Шаталова В.Ф., всё же добрала навыков по методологии преподавания математики.
В данный момент меня интересуют вопросы онлайн-образования. Ситуация в образовании, наш уровень жизни ухудшается, всё больше детей оказывается «за бортом». Онлайн-образование может быть для них выходом. Онлайн-образование может также дать те знания и те личностные компетенции, которые пока вообще не входят в программу школ, но жизненно нам необходимы, чтобы соответствовать запросам современного мира.
Мне кажется, у меня нет морального права давать советы учителям. Они остались, а я ушла. Просто хотела сказать, что они делают большое дело, очень важное.
На TEDе есть выступления учителей разных стран: от Пакистана до США, которые работали в обстоятельствах, которые нам даже сложно представить. Везде есть сложности. Поражаешься тому, насколько люди сильны своей верой. У нас тоже есть что сказать и чем гордиться.
Вряд ли государство само повернётся к учителям и быстро что-то изменит. Но и сами учителя могут многое, век интернета — это огромные возможности.
Учеников бы попросила беречь людей, которые проводят с ними больше всего времени. Можно сколько угодно ерепениться, бунтовать, критиковать систему, но в этой жизни они, если и нужны кому-то, то своим родителям и учителям.