Обреченные на недоверие: дети с криминальным прошлым

Важно не пропустить момент, когда ребенок принял вас

Как помочь ребенку, оказавшемуся в предельной ситуации — ребенку с криминальным прошлым, вступившему в конфликт с законом? Что означает доверие для таких детей и подростков — «изгоев», которых общество, казалось бы, заведомо обрекает на недоверие?
Наш собеседник — руководитель Центра психологической помощи, который называют «приютом спасения от смерти и тюрьмы».

Я работаю в очень интересном Доме. Мы помогаем детям, которые вступили в конфликт с законом и были обречены на недоверие со стороны взрослых, родителей, сверстников.

Без веры в ребенка работать с ним бесполезно. Как-то к нам пришла одна дама и говорит: «А чем вы тут занимаетесь? Девиантные подростки лишь внешне демонстрируют проявления нормосообразного поведения, но они совершенно не меняются…». Бывают такие психологи-манипуляторы, вроде и имеющие магистерские дипломы по гештальт-терапии, но не любящие детей и не верящие в них. Эта дама пришла к нам психологом устраиваться, но ребята ее не приняли. Человек звездный, имеющий массу дипломов международного уровня, но не верящая в ребенка, она не смогла войти в доверие к детям. Есть элементарный психологический тест — бросаешь детям мяч с вопросом, а они должны бросить в ответ. Ребята даже мяч ей назад не бросали. Сразу — стенка. Дети — психологи очень тонкие, они чувствуют отношение к себе.

Я всегда говорю, что у нас в Доме работают люди, с одной стороны, профессионально умеющие, а с другой, по-человечески готовые помочь таким детям. Ребенок не виноват, что так случилось, что полжизни он курил, матерился, воровал, блудил, уходил из дома, причинял боль другим, потому что мстил за боль, причиненную ему в детстве. Весь мир для него пока зол, и он мстит людям, которые возле него. Первое время эта ситуация очень болезненно воспринимается, особенно вновь прибывшими сотрудниками. Да, дети на первых порах мстят нам за обиды прошлого. По привычке ребенок начинает врать. Собираясь на какое-то криминальное событие, ребенок может обманом отпроситься на какой-нибудь тимуровский поступок, а на самом деле пойдет грабить китайские рынки, к примеру.

Мы открыли наш центр в 90-е, когда была разруха, заводы закрывались, и я брал на работу воспитателей без педагогического образования, но потрясающей педагогической и общечеловеческой культуры. Потом они прошли переподготовку, повышение квалификации. Мои дорогие коллеги, у которых я учусь любви и отношению к детям, говорят: раньше это было сложно, а теперь уже видишь, что он покурил, сколько, когда покурил, — то есть становятся экспертами. Без этого просто нельзя, ты не сможешь помочь ребенку.

Любовь покрывает все

Я обращаюсь к А.С. Макаренко не как автору концепции создания коллектива, а как автору концепции преодоления подростковой криминальной субкультуры. Он выделяет две ступени в «Книге для родителей», которую он писал для семьи: родители непременно должны знать все о своем ребенке — с кем он дружит, где он ночует и т.д., и тогда формируется авторитет знаний. Подростку очень важно, чтоб у него был старший друг. Авторитет знаний, писал Макаренко, переходит в авторитет помощи. Ребенок отказывается просить помощи до того, пока не начнет доверять взрослому.

В ходе осмысления и развития этой идеи, в процессе практической деятельности Центра выстроился определенный алгоритм формирования межличностных отношений «ребенок-взрослый» в совместном преодолении конфликтных, зачастую криминальных ситуаций. На начальной стадии, обозначенной нами как «культура знания», у ребенка реанимируются естественные потребности в заботе взрослого о нем, потребность в знании взрослого о его жизни, проблемах.

На следующей стадии — «культура доверия» — ребенок выбирает себе взрослого, которому может и хочет доверять. Этот этап совершенно необходим перед культурой помощи. Речь, однако, как правило, идет о конфликтных ситуациях уже происшедших, и попытки взрослых помочь ребенку в этом случае не всегда заканчиваются успешно.

Наиболее вероятен успех, когда у ребенка сформирована «культура помощи». Это высший психолого-педагогический пилотаж, когда ребенок приходит и говорит: я хочу уколоться, заберите шприц. Это реальные случаи. Недавно пришел ребенок и говорит: я хочу убежать — и плачет. Я такие признания очень ценю. У нас бывает каждую неделю общее собрание, мы спрашиваем детей, дети спрашивают нас. И это регулярно случается в нашем Доме — мальчишка хотел убежать, он плакал, но себя преодолевал. Пришел и попросил помощи. Он семь дней у нас, но здесь стены уже лечат. Ребенок сразу почувствовал и оценил дух и уклад нашего доброго Дома.

Мы предлагаем рамку ребенку: соблюдай два закона, первый — уважение к себе и другим и второй — никто никогда не врет. Есть вещи, которые не хочешь публично высказывать, тогда уйди от ответа, смени тему, скажи — я не готов к ответу, только не ври. Мы учим детей этому, потому что каждый ребенок — это личность. Он уже состоялся. В случае угрозы для жизни, здоровья и свободы ребенка у меня как у директора есть право — я могу настоять на каких-то вещах, гарантируя тайну. Если мы узнали о правонарушении от полиции или прокуратуры — это заканчивается плачевно для ребенка, если от него — есть серьезный шанс его спасти. Это предполагает, с одной стороны, покаяние, а с другой — колоссальное, безграничное доверие.

У нас в уставе прописано: родители обязаны еженедельно брать информацию из Центра о своем ребенке. Это не всегда удается, потому что, бывает, родители «сдают» его как в камеру хранения и забывают о нем.

Вот только что позвонил наш выпускник, он поймал на прудах двух мальчишек, обнюханных лаком, один неделю учится в Центре. Парень звонит мне — один мальчишка наш, что с ним делать? Вот он, волонтер — вчерашний ребенок, 17-летний, увидел мальчишку и спасает его. Культура доверия к сверстникам очень работает. У нас постоянно такие вещи происходят.

Старшие ребята являются носителями культуры и помощниками педколлектива, ценности педколлектива транслируются на старших. Дети первого года обучения очень резко отличаются от остальных. Проходит две-три недели — мы уже «причесали» шестиклашек, они ведь приходят к нам совершенно невыносимыми. Все, что было написано в характеристиках, все подтверждается — вот оно. Должны быть колоссальные любовь и терпение, чтоб преодолеть это. Любовь покрывает все.

Мы прописали культуру доверия как необходимую ступень в алгоритме помощи. Доверие предполагает свободу выбора. Ребенок должен сам выбрать человека, которому он доверяет. В Центре кто-то из взрослых проникся к тебе доверием и хочет тебе помочь, то есть тебе уже доверяют. Твоя задача — найти человека, которому можно доверять. Наш Дом — это место детской радости и детской беды. Мы не принимаем ребят без криминального прошлого или без угрозы стать жертвой криминала. Ребенок может быть жертвой преступления или под давлением начать воровать. Здесь ребята очень сложные. Случается, что кто-то ни разу не пробовал наркотики, кто-то не курил, не пил или не участвовал в массовых кражах… Но кто-то из новеньких может поделиться коноплей, сигареты предложить. Здесь важно не пропустить момент, когда ребенок принял вас, может вам открыться и сказать: вот мне предложили…

У нас ребенок выбирает взрослого, доверяет ему и рассказывает о своих приключениях. Например, психологу — девушке красивой, доброй, очаровательной. Он доверяет ей и рассказывает, но не с целью попросить помощи, а с целью самореализации — показать, какой он крутой, сколько у него было краж, приводов в милицию, во сколько лет начал наркоманить и т.д. Тогда молодой специалист подумает и посоветуется со старшим коллегой, угрожают ли эти ситуации жизни, здоровью и свободе ребенка. Наш центр называют приютом спасения от смерти и тюрьмы. Ребенок, приходящий к нам, страдает от недоверия, потому что когда-то он провинился, но все, что случается потом без его участия, инкриминируют ему — любое разбитое стекло, например. И это вызывает не просто протест в душе подростка, не просто обиду, а желание мстить. Злоба взрослых, недоверие порождают в детском сердечке, еще неокрепшем, злобу. Общество этих детей отторгает. Для успешной социализации ребенка очень важно, чтобы общество верило в него.

Как-то дети поехали в оздоровительный лагерь на Японском море, а начальником лагеря у нас работал парень, сам сирота, дети очень его любили. Когда перед отъездом он зашел в автобус попрощаться, дети громко закричали ему: «Спа-си-бо!». Тут выскакивает какой-то отдыхающий из палатки и кричит: «Прекратите материться!» Вот это вечное ожидание от детей чего-то гадкого, мерзкого — показатель больного общества. Среди неписаных правил нашего Центра одно из важнейших — мы не должны ждать от ребенка каких-то глупостей, но мы должны быть готовы, чтоб оказать ему помощь и не разочароваться в нем. Случается, что ты открываешь ему сердце, распахиваешь душу перед ребенком, а он тебя подводит — такое бывает, особенно в первые дни. Мы должны понимать, что он не тебя подводит, он мстит тем, кто нанес ему раны до прихода в Центр. А ты — представитель взрослого мира, которому он еще не доверяет. Да, он сказал, что будет хорошим, но еще не знает, не понимает, что такое совесть.

Мальчишечья радость

Я расскажу про Ванечку, тринадцатилетнего подростка из дальнего района Хабаровского края. Пришел к нам в первую неделю сентября, живет у нас в приюте — в интернате при Центре. И тут вдруг у него два самовольных ухода. Не отпросился, один раз полиция вернула, другой раз сам пришел. Приходит ко мне в кабинет, звоним маме, и он вдруг — говорить не буду, бросает трубку, выскакивает из приемной… Что происходит? Оказывается, мама, рассказывая при устройстве мальчика в Центр, что у нее с ребенком добрые отношения, скрывала свою боль — разрыв детско-родительских связей. Мама его любит, считает, что делает ему добро, скрывая семейные проблемы. Она привыкла не доверять учителям, поэтому не сказала правду о ребенке. Школа, где ребенок раньше учился, зафиксировала серьезные отклонения в поведении у мальчишки, но мы таких и берем. Он недавно чуть в окно не прыгнул, всех заводил. Вечером прибегает ко мне, я тут допоздна сижу. Говорю ему — Ванечка, ну давай маме позвоним. Набираем номер, мама берет трубку, и тут он: ну чё надо, чё… И опять выбегает.

Ваня каждое утро прибегает ко мне в кабинет, обнимается. А тут вдруг я ему строго: «Знаешь, я никому не позволю так разговаривать с мамой».

Пригласил его одноклассника по прежней школе Володю, тоже хулигана. У Володи есть старший брат, он уже осужден. Мама боялась потерять младшего и устроила его в Центр. Мы с Володей стали советоваться, как помочь Ванюше. Володя рассказал, что Ваня в прежней школе срывал уроки. Когда на уроках была мама, приходилось его в охапку брать, он ее оскорблял при всех…

Я пригласил к себе Ваню, положил свою руку ему на сердце и говорю: «Знаешь, Ванечка, ты, когда пришел ко мне, ты был как воробушек в ладошке. Ты плакал, но не убегал, я — сердитый директор, а ты меня обнимаешь. Ты мне доверился, как я тебя предам? Я не смею тебя выпроводить, но я не могу и оставить тебя. Посоветуй, как поступить директору, если мальчик, которому он доверяет, вдруг начинает обижать учителей, прыгать в окна? И маме говорит: домой я не поеду, я буду здесь жить… Нужна помощь — давай поможем, не нравится — давай поедем домой». Мы с Ваней хорошо поговорили, я ему сказал — ты подумай до утра, а утром позвони маме и извинись. Пришли старшие мальчишки. — Парни, объясните ему! — И мальчишки поддержали меня, рассказали свои непростые истории взаимоотношений с родителями, как Центр помог им вернуться в семью. Причем находили такие удивительно точные слова, что я искренне радовался педагогизации детского сообщества.

В Центр практически каждый день приходят благодарные выпускники

Я еще раз предложил Ване позвонить маме, извиниться и сказать, что он ее любит. Мальчуган подскочил к телефону — сразу другой ребенок стал: только что был смурной, а тут просветлел, набрал номер: мама, прости меня! Он поговорил с мамочкой, попрощались. Потом мне мальчишки рассказали: он поднялся от Вас и стал плакать. Но это уже были слезы очищения.

Вот это — преодоление! Ребенок с собой не справлялся. И тут случилось чудо доверия к взрослому педагогу.

Лучшие эксперты детско-родительских отношений — сами дети. В Центр практически каждый день приходят благодарные выпускники. Мы всегда интересуемся у бывших воспитанников, когда они поняли, что в Центре им доверяют, их любят, ценят, они дороги взрослым. У каждого — свое ощущение: кто-то это понял через десять лет, кто-то — после рождения собственного ребенка, кто-то — через месяц после выпуска. Недавно спросил выпускника 2016 года: «Андрей, а ты когда понял, что в Центре тебя любят?». И парень, не задумываясь, ответил: «Когда хотел уйти из Центра, а мне документы не отдали». Меня очень удивил и обрадовал ответ, потому что я вспомнил эту историю.

Тогда был сложный период в жизни подростка. Андрей ушел из дома, совершив кражу. Маму госпитализировали после попытки суицида. Когда после поисков Андрюшу полиция привезла в Центр, он резко заявил, что хочет уйти из Центра. Выдать документы без письменного заявления законного представителя мы не имели права. А отпустить мальчишку, оказавшегося в сложной жизненной ситуации, «в никуда» не могли. Мы пытались объяснить последствия и, конечно, не хвалили подростка за его поступки. Состоялся очень бурный и жесткий разговор. Это искусство и дар — ругать ребенка с любовью.

Андрея, по сути, ограничивали в праве выбора, а он сделал вывод, что его любят, ему доверяют. Его, преступившего добрые отношения и закон, простили и хотят оставить. Его судьба кому-то небезразлична. Мальчишка понял: борьба идет не с ним, а за него, и почувствовал любовь к себе и веру в себя.

Александр Петрынин, директор Хабаровского краевого центра психолого-педагогической, медицинской и социальной помощи